Мифология и современная литература. Опыт творческого преломления

Доклад, прочитанный на VI научно-практическом семинаре "Творческое чтение в системе литературного образования", прошедшем 27-28 марта 2014 г. ФГНУ "Институт художественного образования" РАО. Опубликован в сборнике научных трудов семинара.

Миф в творчестве
В первых же строках я хочу несколько сузить тему: речь пойдёт об алтайской мифологии и авторском опыте её преломлении в художественной литературе. Я не профессиональный исследователь, не этнограф и не фольклорист. Я писатель, который активно использует в своих текстах мифологические элементы. Но я не пишу фэнтези, оживляя героев мифов и перенося их действия в наши дни. Такой путь, хотя он и может быть в итоге талантливо и интересно реализован, кажется мне слишком прямолинейным. Мне интересно делать иначе: анализируя мифологическую систему, реконструировать мышление, внутренний мир людей, её создавших. А в случае, если от культуры не осталось практически ничего, даже мифологии, делать ещё более сложную работу по восстановлению этого мира, о чём я расскажу чуть позже. Таким образом, с большой опорой на алтайские и другие языческие мифы я написала книгу "Сказ о вечном кочевье" (первая часть её, "Луноликой матери девы", получила премию им. С. Михалкова в 2012 г.) .
Кроме того, я попробую ответить на вопрос, нужен ли вообще миф современной литературе. Общеизвестный факт, что литература появилась из мифа, но насколько он актуален для неё сейчас, не является ли это таким же пройденным этапом, как героический эпос, плутовской роман и т.д.? К этому я вернусь в итоге моего доклада.

Миф живой. Возникновение мифа.
Обычно под мифологией принято понимать систему верований, иерархию божеств, их взаимоотношения и истории жизни. Однако всё это – итог долгого развития мифологического мышления человека, самого естественного нашего состояния, напрямую связанного с творчеством. Мы окружены мифом, даже не замечая того. Склонность к мифологизации – это неотъемлемое качество человеческого разума, как фантазия и тяга к познанию. Мы окружаем себя мифами добровольно, мы в них живём, объясняем ими нашу жизнь, стародавние мифологемы облекаем в новые одежды. Прошлое обрастает мифами очень быстро. Стоит только обернуться на недавнюю историю: какими мифами уже сейчас ни полнится советское прошлое! А что говорить о более ранних временах. Никого из нас не интересуют голые факты. Нам хочется иметь героев, борьбу добра со злом, причём знаки мы переставим сами, в зависимости от обстоятельств.
Миф в обыденной жизни компенсирует невежество и отсутствие специальных знаний. Причём он эволюционирует по мере эволюции знаний вообще. Недавно мне довелось услышать, как дети рассказывали друг другу сказку про Иванушку, который не должен пить из лужицы от козлиного копытца. Простого объяснения, что вода там грязная, им не хватило, в ход вступили устрашающие "микробы", которые живут в воде – вполне себе мифический персонаж нового времени, учитывая, что сами дети не знают, что это такое.
Однако это – сказка, а в сказке картина мира фиксированная, с расставленными маркерами добра и зла. Тем она и ценна для ребёнка: в ней уже отсечено всё лишнее, расставлены акценты, которые помогут ориентироваться в жизни. А миф – это привилегия взрослого: в нём ничего не объясняется, добро и зло не разведены по разным углам, в нём есть только то, что может быть.
Строго говоря, такая сильная склонность к мифологизации, постоянное порождение новых мифов, подчас удивительно нелепых, свидетельствует об инфантилизме общественного сознания. В разном возрасте люди любят разные сказки, они удовлетворяют их потребность в психологическом опыте. Если оглянуться вокруг, мы найдём примеры самых свежих и очень распространённых мифов любой возрастной категорий, а также их эксплуатацию для массового потребителя. Мне кажется, было бы любопытно провести такое исследование, на каком же уровне психологического развития находится российское обществе, если отталкиваться от бытующих сейчас мифов, начиная от снежного человека и заканчивая манипулированием общественным мнением с помощью использования образа врага. Однако это – из области социологических наук. Мы же обратимся теперь к вопросу, чем служит миф для человека.
Наша потребность в мифе
В мифах любых народов заложены формулы существования, как духовного, так и бытийного, выраженные в художественных образах, доступные для дешифровки представителям той или иной культуры. Что я имею в виду? Шифрующий элемент мифа, его первичный код, который был заложен в глубине поколений, не меняется со временем, и всякий человек, чувствующий связь со своей культурой, способен производить дешифровку автоматически, без долгих объяснений: он просто понимает, о чём идёт речь, что надо делать и как себя вести в тех или иных обстоятельствах.
Вот простой пример: русские сказки населены всевозможными существами, живущими в тех или иных местах – лешие, домовые, русалки, полуденицы, банники и т.д. Поведение этих существ и контакт человека с ними - правильный, дабы не навлечь беду, и ошибочный, приводящий к неприятным последствиям – определяют поведение в том или ином месте. То есть без долгих объяснений, при помощи доступных символов в культуре прописано, что лес надо уважать, вести себя там тихо, лишнего не брать, а то леший водить станет; в полдень работа в поле должна прерываться, иначе полуденица придёт; дом надо содержать в чистоте, иначе прогневишь домового и т.д. Живучесть этих мифологических персонажей, сохранившихся до сих пор, несмотря на изменившийся уклад жизни и умирание других фольклорных элементов, говорит о том, что эти правила сохраняют свою актуальность.
Меняется культура – меняется код. Эти коды очень интересно выявлять, понимая их, мы приближаемся к пониманию культуры. Причём для разных культур они будут разные. И, хотя изучая мифологию разных наций, мы сталкиваемся со схожими элементами, их выражение подчас может быть столь отличным, что и непонятным, а этическое поведение персонажей мифа может быть просто шокирующим для представителей иной культуры. Именно поэтому лучший способ изучить и понять чужую культуру – это окунуться в её мифологию.

Алтайская мифология и шаманизм
Теперь обратимся непосредственно к алтайской мифологии. Меня часто спрашивают – почему я интересуюсь именно ею? Строго говоря, не только ею, меня интересует мифология вообще, но Алтай – это уникальное место, где можно встретить наслоения мифологического сознания разных национальностей и разных исторических периодов. Исконные сюжеты коренного населения соседствуют с новыми, создаваемыми на их основе, а также на основе самых различных религиозных и оккультных веяний, всегда процветавших в этих местах. Это настоящий клад для изучения современного мышления и мифотворчества, и мне, как писателю, очень интересно разбираться в этом. Кроме того, я делала литературный перевод алтайских народных сказок, что позволило мне плотно прикоснуться к материалу.
Собственно фольклорная мифология на Алтае напрямую связана с коренной религией – шаманизмом. Алтайский шаманизм анимистического характера. Если вы обратитесь к исследованиям на эту тему, вы конечно встретите пантеон божеств - небесного бога Ульгеня, богиню-покровительницу Умай и божество нижнего мира Эрлика. Однако сейчас в народной среде они не так распространены. То, с чем сталкивается любой человек, попадая на Алтай, - это вера в одухотворённость всей окружающей природы. Алтайцы, как самые простые деревенские жители, так и образованные, городские, относятся к природе с большим почитанием, для них горы, реки, перевалы населены духами, причём это ощущение передаётся и русским, живущим там, и приезжим туристам.
Вероятно, это первичное уважительное отношение к природе и является залогом того, что на Алтае фольклор до сих пор сохраняется в очень живом состоянии. Ведь вспомним Афанасьева: миф – это поэтизированное отношение человека к природе. Однако по мере развития поэтического сознания, наделения разных аспектов бытия своими характерами, поведением, чертами, они всё более персонифицируются, отделяясь от породившего их природного аспекта. Так миф становится сказкой, и так мы получаем литературу в чистом виде, когда лисичка-сестричка выгоняет из конкретной лубяной избушки конкретного зайчика, то есть столкновение характеров и жизненных коллизий, а не взаимоотношений природных сил, проявленных в образах животных.
Литературная, сказочная и эпическая мифология на Алтае тоже выражена в образах животных, богатырей, разных духов и страшных существ, которые воплощают неизведанные природные силы. Присутствуют там, конечно, и кааны, и шаманы, и другие социальные или исторические маркеры общества. У алтайцев, как и у большинства тюркских народов Сибири, не развита художественная литература на национальном языке, зато эпическое сказительство, с которого, как известно, началась художественная литература вообще, было распространено вплоть до конца двадцатого века, когда умер последний сказитель, Алексей Калкин. И всё же исполнение небольших фрагментов эпосов можно встретить до сих пор, тогда как на русскоязычной почве сказительство как жанр устного творчества умерло более ста лет назад. Для алтайцев же фигура сказителя, сказочника почитаема до сих пор. Для них это – удел и одна из сфер деятельности шаманов, и горловое пение, с помощью которого исполняются эпосы и сказки, и музыкальный инструмент топшур, который сопровождает пение, сакральны. Сказитель, повествующий сюжеты о богатырях и их подвигах, сам является действующим персонажем мифа. Считается, что он непосредственно видит всё, о чём идёт речь, т.е. рассказывает происходящее перед глазами, может принимать в нём участие, хотя и не может влиять на ход событий, и даже импульс к творчеству получает от самих героев, о которых пойдёт речь: они приходят во сне и обещают расправу, если сказитель не будет петь о них. И слушатели, присутствующие при исполнении, становятся сопричастны мифу через рассказчика. Как же не быть живому отношению в таком случае!
Шаманская картина мира
Мне хочется подробней остановиться на шаманской картине мира, потому что она, с одной стороны, сильно отличается от христианской, но с другой - содержит элементы очень древние и общие для большинства культур. Так во многих культурах существует символ Мирового Древа, пронизывающего всё мироздание . Корни его находятся в нижнем мире, ветви – в верхнем, а люди живут в среднем, где ствол. Так же делятся и духи, по месту обитания: то есть они или злобные, алчные, питающиеся силой человека и кровью, или тонкие, верхние, не приносящие ничего дурного, или же те, что ближе всего человеку, - духи среднего мира. Камлая, шаман пускается в путешествие по мирам по стволу этого дерева – вверх, в верхние миры, или к корням его – в нижние. Для этого путешествия он пользуется такими средствами передвижения, как бубен, представляющий в образе коня или оленя, или варган.
Впрочем, есть и альтернативное представления о нахождении тонких миров: они буквально рядом с нами, и только мир нижних духов отделён зловонным жёлтым морём, через которое шаман может перебраться, пройдя по мосту, который тоньше человеческого волоса. Такая символика понятна и объяснима: пользоваться помощью этих духов должны далеко не все шаманы, только самые сильные, кто уже способен удержать во власти в первую очередь свои собственные страсти. Иначе от такого сотрудничества ждать можно большой беды.
Шаман активно пользуется помощью духов во всех своих делах. Кстати, стоит заметить, что функции его в обществе весьма утилитарна: он лекарь, советчик, к его помощи прибегают для поиска потерявшихся в тайге людей или скотины. Несомненно, духи для такой работы необходимы. Инициация шамана в любой традиции состоит в том, чтобы призвать духа-помощника, который будет сопровождать его в путешествиях по иным мирам. Стоит обратить внимание, что в большинстве древних культур инициацию проходили вообще все люди при достижении определённого возраста – без этого ребёнок не считается взрослым. Ритуал приписывал некоторые правила такого перехода: необходимы были испытания, порой весьма тяжёлые для детской психики, временная оторванность от дома и семьи, а также смена имени или приобретение тайного, непроизносимого, которое будет известно только человеку и посвятившему его шаману.
Быть шаманом для алтайцев – это и дар, и проклятье. Их не только уважали, но и боялись. Описания так называемых шаманских болезней, которые случаются с человеком в период становления их дара, тяжелы и мучительны. Предрасположенность эта передаётся по наследству, однако редко кто из родителей хочет своим детям такой доли. Я сама знаю несколько историй людей, с кем в детстве случались приступы шаманской болезни и кого родители всячески стремились защитить от этого. На мой взгляд, очень любопытно, что самым простым способом выбиралось крещение – то есть перевод ребёнка в другую религиозную парадигму, где не должны коснуться языческие духи.
В представлении европейцев камлающий шаман – это человек, прыгающий с бубном и производящий непонятные действия. Когда в середине 18 века учёные Великой Северной экспедиции молодой тогда Академии наук впервые столкнулись с сибирскими шаманами, даже самые просвещённые, внимательные и интересующиеся чужой культурой описывали их как неопрятных, пьяных шарлатанов, живущих на подношения обманутых соплеменников и не стесняющихся брать мзду за свои театрализованные представления с бубнами, плясками и приступами падучей. Стоит оговориться, что эти исследователи были, за небольшим исключением, европейцами, строгими католиками или протестантами. С другой стороны уже тогда среди русских крестьян и казаков, живших бок о бок с сибирскими народами, развилось чрезвычайное уважение к шаманам, близкое к испуганному поклонению и слепой вере; они ходили к ним лечиться и передавали слухи о их могуществе ещё более упрямо, чем соплеменники.
Обе эти крайности сохраняются в общественном сознании до сих пор. На мой взгляд, и то, и другое – не что иное, как разные мифологические системы, существующие в нашем обществе, т.е. вопрос нашего внутреннего "верю - не верю", т.к. по-настоящему глубоко в этой проблеме мало кто разбирается. Неоспоримо только, что шаманизм – это одна из самых древних сложившихся мировоззренческих парадигм, очень сложная и запутанная культурная система, со своими символами, ценностями и правилами поведения, не всегда понятная человеку со стороны. Более того: неоднозначное отношение к шаманизму и у самих представителей этой культуры, и им не всегда понятна фигура шамана, одолеваемого духами и общающегося с необъяснимыми силами. К примеру, на Алтае в начале двадцатого века произошло уникальное явление: из народной среды возникла собственная религия спасения, основанная на христианстве и буддизме, она охватила всё население, и на этой волне они сами отказались от шаманизма, уничтожали бубны и даже некоторых шаманов. Заметим, что это было ещё до советской власти, на действия которой привычно списывают исчезновение шаманизма у других малых народов Сибири.

Современное мифотворчество на Алтае
Малая осведомлённость, страхи, суеверия, - всё это создаёт окружает шаманизм мифами даже в собственной культурной среде. Что уж говорить об иных, далёких культурах! Кроме того мифология на Алтае сильно подпитывается традиционной мифологией, культурой и археологией. Так с курганами связаны мифы о белоглазой чуди – неведомом племени, добровольно ушедшем под землю. А стоящие в степи тюркские камни с изображениями воинов, а также оленные и межевые камни, алтайцы считают своими предками, защищающими Алтай.
Эти мифы легко перенимают живущие там русские. Сейчас, с развитием туризма, мифы и легенды становятся хорошей рекламой. Если вы пойдёте в коммерческий поход по Горному Алтаю, проводники непременно расскажут легенду о Бие и Катуни, о возникновении тех или иных живописных камней и т.д. В наши дни миф становится элементом маркетинга, что только подтверждает идею о его живом состоянии.
Расскажу об одном из самых известных, вышедших за пределы Алтая современных мифов, который связан с чередой землетрясений, прокатившихся по Южной Сибири в начале двухтысячных годов. Дело в том, что за несколько лет до этого, в 1993 году на Алтае была найдена мумия девушки, которой было суждено стать камнем преткновения между алтайцами и учёным миром. Несмотря на мнение археологов, что социальный статус девушки вряд ли был высок, для населения Алтая она связалась с любимым персонажем эпоса "Очи-бала". Это легенда о двух сёстрах-царицах, которые защищали свою землю от врагов, как умели: одна, воинственная, шаманка и охотница, жившая в лесу, воевала мечом, другая, жившая с людьми, пыталась решать проблемы дипломатическим путём. И даже после смерти обе они охраняют свою землю. Потревоженные останки скифской девушки были тут же признаны одной из этих сестёр, начавшиеся вслед за этим землетрясения – несомненным признаком вмешательства цивилизации в традиционный уклад жизни. Мне доводилось самой слышать от совершенно разных людей на Алтае о том, что скоро будет найдена вторая сестра, и если её потревожить, случится что-то дурное. Это очень показательный пример современного мифотворчества: текущее положение вещей защищается в нашем сознании с помощью мифа.
Этот двойной миф – про сестёр из эпоса и сестёр – хранительниц земли, в представлении простых людей связавшийся с останками скифской девушки, - послужил для меня импульсом к созданию главных персонажей моей книги. Следуя эпосу, одна – царица, другая – шаманка. Следуя народному представлению, обе продолжают хранить свою землю и после смерти. Однако если в алтайском эпосе обе они, несомненно, алтайки, то у меня – скифянки, как и мумия-прототип.

Скифский миф
И вот здесь мне придётся отойти от алтайской мифологии и коснуться других, более древних пластов. Ибо кто такие скифы, тем паче – скифы алтайские, о ком не сохранилось достоверных письменных источников? По сути, это совершенно мифический народ: мы знаем о них исключительно по археологическим данным, по некоторым упоминаниям в китайских текстах, чрезвычайно отрывочным, и даже то малое, что донёс до нас Геродота в своей "Истории", тоже миф того времени. Он, подробно описывая скифов, с которыми контактировали эллины, приводит всё более приблизительные сведения об отдалённых племенах, и чем дальше они от Чёрного моря, тем меньше о них известно. В итоге об алтайских скифах он пишет только, что они, де, живут в земле, где грифоны стерегут золото. А кто такой грифон? Мифический зверь, хтоническое существо, объединяющее черты птичьи, читай – верхнего мира, и звериные – читай, нижнего. Какую роль они играли в скифской миологии, неизвестно, однако это частые персонажи скифо-сибирского звериного орнамента.
О религии скифов также ничего в точности не известно. Были ли они шаманистами? Большинство исследователей отрицательно отвечают на этот вопрос. Однако изображения Мирового древа часто встречаются в скифских узорах и украшениях, а по образам в татуировках и их расположению на теле многие исследователи видят аллюзии с духами верхнего, среднего и нижнего мира. Геродот тоже противоречив в этом вопросе: с одной стороны, он доносит до нас некоторые имена богов и их функции, но с другой описывает курение семян конопли царем и его окружением, после чего они впадали в неистовство. Археологические находки подтверждают этот обряд: были найдены треноги и чаны с камнями, на которых производилось курение. Однако сам по себе способ вхождения в транс через наркотические курения ещё не свидетельствует о религии: его широко применяли как шаманы для общения с духами, так и пифии в храме Аполлона.
Всё, что мы можем делать, - это пытаться угадать внутренний мир народа по сохранившимся бытовым предметам. И так мы переходим в область бесписьменного бытования мифа. Человек всегда окружает себя элементами представлений и верований. Они служат для защиты, показывают статус или просто используются ради украшения. Если когда-то это были солярные и земные мотивы в вышивке на одежде, то теперь – булавка от сглаза или иконка св. Николая Чудотворца у лобового стекла автомобиля: меняются мифы – меняются и символы, но принцип, сама формула человеческого мышления остаётся неизменной. Так и у скифов письменности не было, их предания и легенды не сохранились, но по богатым археологическим данным можно восстановить не только быт, но и отчасти духовный мир – пусть и с элементами творческой погрешности, так сказать.

Опыт творческого преломления
Я следовала именно этому пути: зная материальное воплощение, пыталась понять, о чём был миф, а следовательно, как мыслили те люди. Совершенно не претендуя на историческую достоверность, я отталкивалась в первую очередь от художественной необходимости текста. Мне пришлось привлечь очень большой мифологический пласт, от общих языческих мотивов, до типично шаманистских. И так уже упомянутый грифон стал в моей книге верховным духом гор, козёл и олень, в которых переодевали жертвенных коней, - животными солнца, связанными с иным миром, а барс, другой любимый хищник скифо-сибирской символики, - родовым животным и духом-помощником. Как во всяком первобытном обществе, каждый человек обязательно проходит обряд посвящения, где получает не только имя, но и духа-помощника, который будет сопровождать его всю жизнь. Кам-шаман проводит детей через испытания на инициации, он же является хранителем духовного потенциала племени, а девочки мечтают стать девами-воительницами – сиречь амазонками, о которых также упоминает Геродот как о скифских женщинах-воинах. Они поклоняются Луне, но не как божеству, а как хранительнице женской силы, а из божеств у меня сохранился только Творец, олицетворённый в образе неба – прообраз тюркского Тенгри. Несколько легенд - о появлении самих скифов и царской власти – я также почерпнула у Геродота, другие же, такие как о возникновении мира и его троичном устройстве – черпала из общей мифологии.
Завершая этот разговор, я хочу снова вернуться к вопросу, нужен ли миф современной литературе. Думаю, сомнений в актуальности мифа для нашей повседневной жизни уже не остаётся. Что же касается литературы, на моей взгляд, миф – один из основных её источников. Архетипичные элементы, "вечные" сюжеты и коллизии, - то, что пришло к нам с незапамятных времён, так или иначе присутствует в художественной литературе до наших дней, и связывает её не только с историей культуры, но и с настоящим, с нашим вечным мифологическим сознанием. Эти элементы - формулы человеческого существования, так сказать, его образный генофонд. Так что если миф – это корни и почва литературы, то присутствие мифологии в тексте свидетельствует о глубине его укоренённости в истории культуры – и в нашем общественном сознании в том числе.

Литература:
1. Геродот. "История". М., 2007 г.
2. Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока. Алтайские героические сказания. "Очи-бала", "Кан-Алтын". Новосибирск, "Наука", 1997 г.
3. Н.В. Полосьмак, Л.Л. Баркова. "Костюм и текстиль пазырыкцев Алтая (IV-III вв. до н. э.)". Новосибирски, "Инфолио", 2005 г.
4. Н.В. Полосьмак. "Всадники Укока". Новосибирск, "Инфолио-пресс", 2001 г.
5. А. Афанасьев. "Славянская мифология". М., 2008 г.
6. И. Богатырёва. "Луноликой матери девы". М., 2012 г.